Тель-Авив – Москва

Раньше она начиналась хвощами тощих берёз Шереметьево – сквозь иней на иллюминаторе. В этот раз – хвойными лесами Домодедово. Так хотелось отправиться за грибами. Просто выйти из самолёта и – за грибами. Но современный аэропорт целует лайнеры взасос, и до прохождения таможни о грибах приходится забыть. Забыть? Никогда.

Папа. Ну, куда мы гоним, папа? Так пахнет грибами. Остановимся, а? Потом, сынок, потом. Успеется.

А сегодня – пить водку хреновую с настоящими белорусскими мужиками. Мужики привезли яблок и смешного северного винограда. Водка в этом году хреновая – папа настаивал её на хрене. Скользит легко. Пахнет репой. Мы назвали её «водкой Репина».

Голова не болит. Нисколечко.

Юбилей. Водка Репина. Плюх в перину. Конец первой серии.

С дочкой Анечкой – по столичным лавкам. Электричка до дачи в Болшево. Мама Таня. Гнилые яблочки. Мама Таня гортензию лепит гуашью. А на пне – опята пыжатся. А за домом банька топится. Улыбается Мартин с веничком. На базаре – бахча астраханская в горы сложена. В стуже подпола – вина терпкие. Всё полегче, чем водка Репина.

Не усну никак. Вторую ночь.

Утром провалился в метро. В переходе сшибает хромоногий юноша. Он кричит на меня, оглашенный.

Да-да! Мы знаем! Бог есть!

Вот и вышла нам встреча, старик. Совсем не так, как думали. Но здравствуй. Да, оставь ты про чужие хвори. Сам-то как? Откуда знаешь про умирающую собаку одной девочки?

Красногорск. Борька в трусах в цветочек. Водка потная. Салатик гостю. И до забытья. Чтоб не знать про чужие хвори. Про собаку одной девочки. А жена? А жена на даче. А ещё? А давай, и баиньки…

Полночь. Входит жена.

Я поймал асфальт раньше, чем он поймал меня. Сумку бы не потерять. Добраться до тротуара и поднять руку. Поднял. Тормозит какой-то мальчик. «В Новые Черёмушки!» «Триста». «Есть двести». «Садитесь, пожалуйста». Если это – поколение пепси, то мы – не поколение вовсе. Поклон тебе, юноша. Спаситель.

Да-да! Мы знаем! Бог есть!

Этот день я проспал. Хмурился недочитанному «Коду» и спал. Впервые за три дня. Как там мои мальчики? Как тут моя девочка? Снилось, что хорошо.

Вечер. Синий «Мерседес». Водитель интересуется: «Где живёте?» Почему-то говорю: «В Иерусалиме». Он долго шевелит губами и вдруг уточняет: «Это в Турции что ли?»

Шотин домик в лесу. Подъезжаем. Стол в беседке накрыт на троих. Пахнет грибами. По первой – и понеслось. Из этого дома я бы и не уезжал. Ей-ей рай. И не гонят ведь.

Снова бессонная ночь – с боку на бок. Да что со мной?

В Доме Радио мальчик с девочкой играют в милиционеров. Документы проверяют. Здесь я всегда оказываюсь на производственных совещаниях, мне всегда предлагают кофе или чай. Или коньяку? Просто чай. Зелёный, без сахара.

Мои рассказки отданы на разбор самому главному. Я его видел одну минуту. На следующий день мне сказали, что треть он уже осилил. Не поэзия потому что.

Коридор онкологического диспансера. Тут в ходу оптимистичные улыбки и надрывный кашель. Говоришь слова, а бормочешь молитвы. Храни тебя Бог, Димка.

Мы знаем.

Дети опаздывали. Раньше я бы закурил, а теперь тянул сухое красное и ждал. Они почти не изменились. Эти тридцатилетние мальчики и девочки. И я по-прежнему люблю каждого из них. Кого-то больше. И, к счастью, с этим уже ничего не поделаешь. Кажется, той ночью я дюжину раз рассказал историю своей жизни. Но ни разу не повторился. Это точно.

Если лечь спать в шесть утра, можно уснуть сразу или не уснуть вовсе.

В школе поведали историю. Есть такая ингушская семья: Евлоевы. Спортсмены, политики, бандиты. Много их в 96-й училось. На недавнем последнем звонке один из Евлоевых-младших нанёс восемь ножевых ранений выпускнику, который без должного уважения отреагировал на предложение поделиться то ли деньгами, то ли сигаретами. Уголовное дело не возбуждали. Теперь этот Евлоев-младший учится на главного ингушского дипломата, в МГИМО. А папа его по-прежнему большим начальником в федерации спорта. «Мировой договор» выглядел так: пострадавшему кинули денег, все Евлоевы ушли из школы, а директор – несгибаемая Людмила Павловна – на пенсию.

Зачем я про это вспомнил? Ни к месту.

Вот что. Москва – не знаю, с каких пор – тихий город. Она молчит. Шуршит подошвами, шинами, листьями. И молчит. Как будто боится проговориться. О чём? О том, что ей страшно. Что всё это – глупый мираж. Конспект поэмы, от которой ничего не осталось, кроме первых строк. Привозная нелепость какого-нибудь Церетели. Крашеные фасады а-ля Лужков. Ядовитые грибы элитных новостроек на помойках моего детства. Ну, нет. Ну, не так, конечно. Но молчит Москва. Ни гу-гу.

Москва – ярмарка тщеславия автомобильных хозяев. Каждую минуту либо «Лексус» обгоняет тебя, либо ты – медленно бредущий вдоль бесконечной пробки на Садовом – обгоняешь «Лексус».

Москва – две монетки на глазах. Два доллара. На одном «покупка», на другом «продажа».

Да-да! Бог есть! – кричит рекламная девка.

Дом поэтов во дворе. Конура из книжных полок. Три лэптопа. Клац. Клик. Кляп. Уютно, а чужое. Чужое, а? По какому делу я тут? По какому праву? Хозяин говорит, что в каждом живёт его Москва. Та моя во мне уже не живёт. Эта во мне бы не поместилась.

Гуляли с дочерью по Москве. По переулкам в районе Бронной, дошли до родных Никитских. Она опять не помнила окон комнаты, в которую её принесли из роддома. Посольства Бельгии нет. Давно уж. На Скатертном ремонт. Приютил нас трактир «Лесной домик». Запиваем дичь клюквенным морсом.

Тут дверь распахивается. Толстый мужик – видно нового буржуя – кричит: «Девочки! Говёное у меня настроение! Водки и икры!» Падает за соседний столик и начинает громкие беседы с окружающими, которые (похоже) его подчинённые. Говорю ему: «Я, дядя, сюда не в рабочую столовую пришёл». Обижается. Прячется. Сопит в углу. Жуёт икру, запивает водкой. Да ну тебя, дядя.

Дни бежали быстрее секундной стрелки.

Кладбище в Ногинске. Тут мама. Два её брата ушли за год. Одного машина сбила, у другого мотор отказал. И тоже тут. Тесно за оградой. Меня здесь не будет. Лес сосновый манит грибами-поганками.

Одна секунда.

Ленинский проспект, 65. Керосинка. Хоть на пару часов украсть у них Марину. А они роятся кругом, не решаются. Когда-то и я так роился.

Две секунды.

Эй, Лёнька, Машка, Анька, Мишка, Андрюшка, Пашка, Димка, Петька, Наташка, Ирка, Женька, Сашка, Ленка, Катька, Танька, Юрка, Рафик, Катка, Алка, Олька... Эй, как вы там?

Вот и кончилось время.

Каждый раз даю себе зарок. Каждый раз история повторяется. Нет, чтобы собрать всех один раз в одном месте – а потом расслабиться. Или за грибами пойти, к примеру. Нет. Каждый день три-четыре встречи. Каждый день под знаком любимых людей. Ноги стоптаны. И простите, если не дошёл. Просто спёкся.

Просто устал прощаться. Оборачиваться, уходя. Говорить, что люблю.

Да-да. Мы знаем.

Папа, и этот раз – не последний. И следующий. И дом построим. И выпьем с внуками. И за грибами как-нибудь. Это непременно. Это непременно.


Хостинг от uCoz