Гитарист

хронология с гиперссылками и иллюстрациями

Я приехал в Израиль с лёгким рюкзаком, тремя бумажками по сто долларов и одной гитарой. Содержимое рюкзака давно обветшало и разбрелось по помойкам, деньги были пропиты в первые дни счастливой абсорбции. Но гитара при мне. Вот она, тут за шкафом.

Первая гитара появилась у меня вскоре после того, как я сел на скрипку. Спасибо за понимание родителям и родителям родителей. Играть я на ней не умел, но хотел страшно. А потому каждую свободную минуту я с наслаждением дубасил по струнам. Струны вопили и призывали меня к гуманизму. Но слова такого я не знал. Про то, что на гитаре играют не только правой, но и левой рукой, я услышал позже.



Первым моим учителем стал Сашка Круглов. Он показал мне "начало кузнечика". И счастью моему не было предела. Через десять лет Сашке дали высшую меру, но не за это.

Вскоре выяснилось, что "кузнечиком" в нашей школе никого не удивишь. Я разучил по тетрадке в клеточку "лунную сонату". И это свое достижение продемонстрировал завучу Тугаринову, по кличке "Квадрат". Тот сжалился и показал мне три аккорда. Блатной репертуар улёгся на мои "ум-ца-ца", как папа на маму.

На день рождения мне подарили болгарский "Орфей". Тогда-то меня и приметил знатный баянист Андрюшка Герасимов, который решил, что у нас будет ансамбль. Из-под баяна гитару не слышно. И я этим по-воровски пользовался. Однако, тогда же мне удалось заработать первые три рубля – исполнением для пьяных мужиков в подъезде песни из кинофильма "Офицеры".



Однажды "Квадрат" услышал мои песнопения. И ужаснулся. Этот крушитель женских сердец популярно объяснил мне, что у девочек моего возраста песни про "дерибасовскую-угол-решильевской" сидят вот где. И он показал – где. А еще мы с ним пошли в поход, где я познакомился со Светкой Ивановской. Ей удалось заставить меня выучить еще десяток аккордов. Знание, приобретенное таким образом, я использовал для обольщения юной Викочки Пакуевой, с которой мы "мелодекламировали" со сцены "Как больно, милая, как странно". За это измывательство над поэтом Кочетковым нам дали премию в виде поездки по "Золотому кольцу". Родители не отпустили. Мама нашла мне другую пару.

На свой первый "слёт" я попал лет в 14-15. Петь решался только хором, и глазел на пальцы дяденек и тётенек. Тогда же встретил Юрку Устинова, и стал стремиться. Хорошо, что Юра тогда не слышал, как я пою его песни. Посиделки у костра меня привлекали больше, чем исполнение песен "Машины" в школьном вокально-инструментальном ансамбле. Впрочем, последнее спасало от необходимости дрыгаться на дискотеках.

В институт я поступил законченным "каэспэшником", с мёртвым грузом чужих хороших песен. И тут же стал писать свои – плохие. За этим занятием меня застал Олежка Бузанов. Он был на пару лет старше, играл на гитаре и пел, как небожитель. С ним мы склеили двух дам и создали квартет "Трилобит". Откуда взялось это название – забылось напрочь. Болгарский "Орфей" был сменён на немецкую "Мюзиму классика".

В Керосинке был свой клуб, им ведал Володя Сапунцов. У него были жилистые ручищи, которыми он обнимал "изгиб гитары желтой". Умело. Подражательство – страшная штука. Я научился остервенело лупить по струнам и вопить крепко поставленным голосом. Это позволяло мне, если не побеждать в конкурсах, то хотя бы быть замеченным. Вот и Лёвка Брагинский меня тогда заметил.

Крики мои вскоре услышали кавказские горы. Гитара оказалась лучшим пропуском. Иногда мне удавалось вписаться в команды мастеров, которые поднимали меня наверх ради одного единственного ритуального действия: исполнения чего-нибудь-эдакого на вершине. Как подняться на серьезную вершину с балалайкой за плечом? Никак. Тащили.

Хоть "трудна в горах дорога", но довела она меня до "Театра песни". Придумал всё это и лелеял выпускник Щуки и актёр Еврейского драматического Борька Кинер. Помню, познакомили меня с ним и говорят: "Смотри, Боря, кого мы к тебе привели". Боря посмотрел и говорит: "Пой". "Чего петь-то?" "А что хочешь". Чтобы не испугать главного режиссёра и не запутаться в аккордах, взялся петь окуджавскую "Не клонись-ка ты, головушка…" Полкуплета спел, Борька прервал и говорит: "Громче и выше". "Другую?" "Её же". Плюс тон, плюс десять децибел. "Ещё выше". Плюс тон. "Ещё громче"… Так довёл он меня до полного исступления. И финальную фразу про "маму, белую голубушку" я уже орал во весь писклявый голос. Борька удовлетворённо хмыкал. Потом был Фестиваль молодёжи и студентов – страшный мажорный горлодёр, плюс несколько спектаклей. Один хороший.



Уже в начале 90-х мама однажды попросила меня: "Женя, принеси гитару, когда заедешь в гости". Нет проблем. В гостях был обнаружен странный дядька – он к маминой подруге подкатывался. Дядьку звали Володей Шавыриным. Физик-акустик с особым бзиком: любил "по-научному" мастерить собственные музыкальные инструменты. Взял он мою гитару, провёл по струнам – "Мюзима" моя аж ахнула, никогда она под такими руками не оживала. А он доиграл нечто невообразимое и говорит: "Не любишь ты свою гитару". "Ой-ой", – отвечаю невежливо. А он знай свою линию гнёт: хочу, говорит, из неё Вещь сделать. И сделал. И денег не взял. Только когда я уезжал в Израиль очень просил: оставить её ему. Я отказал, хоть и содрало с меня министерство культуры 200 баксов за подпись внутри деки "Гитара реставрирована Владимиром Шавыриным".

Вот она, тут за шкафом.

А это – не она вовсе. С другой изменяю.


Хостинг от uCoz