Глупость – дар Божий, но не следует им злоупотреблять.
Отто Бисмарк
Дважды мне следовало умереть. И оба раза – по собственной глупости.
В первый раз было так. Я ехал в автобусе по Тель-Авиву после ночной смены. Впервые за долгое время. Машина сломалась. Входит араб. Нарядный такой араб – в белой рубашке. И садится передо мной. Нарядный араб, это да – но дюже воняет. Страшно воняет нарядный араб. А на дворе 2002-й год. Чуть не каждую неделю взрываются автобусы. А тут араб в белой рубашке на давно немытое тело. И весь асимметричный какой-то, неправильный араб. Пожилая дама, сидевшая рядом со мной, осознаёт все это за секунды. Она вскакивает и бежит к двери. За ней тянутся другие. Я остаюсь сидеть, стараясь реже дышать. Воняет очень. А народ бежит. Асимметричный араб поворачивает ко мне голову. Мы встречаемся глазами. Его карие, мои серые. Я глупо ему улыбаюсь. Ободряю. Смотри, мол, я-то сижу, я-то тебя не боюсь. Нарядный араб не взрывается. Он выходит на следующей остановке.
Глупо, – думал я потом ещё несколько дней. До чего глупо. Надо было ободряюще улыбнуться пожилой даме – и выскочить из автобуса следом за ней. Непременно так и поступлю. В следующий раз.
И следующий раз подоспел вскоре. Еду я в автобусе из Гило. Машина ещё не починилась. Уступаю место пожилой даме. И оказываюсь рядом с водителем. Бейт Цафафа. Двери открываются. К автобусу несётся нарядный араб со студенческим рюкзачком за спиной. Подбегает. Стоп! – кричу я себе. Стоп, повторения не будет. Я стою в проёме дверей, надуваю щёки для внушительности и объёма. Он тормозит. Затравленно смотрит на меня, потом на часы. Потом – снова на меня. Я непреклонен. Я суров. Я не произношу ни слова. Ни к чему слова. Мы смотрим друг другу в глаза. Он мрачно отходит. Автобус трогается. Я почему-то стараюсь не смотреть ни на водителя, ни на пассажиров. Они почему-то не смотрят на меня. Мне даже кажется, что им за меня стыдно. И за себя.