Ой, мамочка, рожаю!

Мы что ли не рожали?! Не больно-то воображай, – затрясут сейчас высунутыми языками мамаши. Разве с ними поспоришь? Ну, повыпендриваться хоть можно?

Когда родилась моя первая дочь, мне было 25. Был я глуп, чудовищно глуп и невежественен в вопросах, касавшихся семейной жизни. Просто она мне сказала: "Я, кажется, беременна". Я ей ответил: "Вот и славно, рожай". Она взяла и родила. Я определил ее в роддом к родительнице одной из своих учениц (фамилию помню (!) – Будько). Я приехал за ней на такси (таксопарк помню (!) – 7-ой). Но, убейте, не помню, что сказал ей, встречая на пороге роддома. Помню, что в день Анькиного рождения ко мне зашли бывшие ученики (Шотик Абхазава и Захар Абрамишвили) и принесли огромную бутыль "Хванчкары". Кажется, всё. Дочку люблю безумно, не звонил ей с 1 сентября – не отец, а ехидна.

Другое дело – Лёвка. С ним всё было иначе. Просто я пришел из реанимационной палаты, где умирал Лёва Брагинский. Я знал, ЧТО завтра скажет врачебная комиссия, меня успели подготовить. Пришел домой и сказал Лариске: "Будем делать мальчика". И сделал.

Через девять месяцев и один день мы подкатили к воротам роддома. О том, что в этом веселящемся животе живет наш мальчик, мы уже знали.

Ее уложили, осмотрели и сказали: "Валите домой". Но мне было уже 36, и я уже умел настаивать на своем. Нас оставили, но сказали, что мы должны погулять во дворе и вернуться, если повторятся схватки. Мы пошли в кафе, хозяин которого давно привык к таким заполошенным парам. Сожрали по пите с чем-то, и схватки не замедлили повториться (причем, не только у нее). С этим радостным, но болезненным ощущением мы снова приперлись в больницу.

"Ага, – сказал доктор, – пожалуй, приступим". И мы приступили.

Лариска была в полуобморочном состоянии. Но раскрытия не было, то есть вовсе. Нас снова отправили гулять. Дальше больничного дворика мы уже не уходили, и в течение нескольких часов нарезали круги ("Беременный скрин-сейвер", – хмыкал я, она не хмыкала.) Потом стало совсем невмоготу.

Опять койка. Новый осмотр. И жизнерадостная констатация доктора: "Началось, вроде". Ну, думаем, рожаем. Ан, фиг. Не выходит … цветок.

Как и обещали нам во время экскурсии, запихнули Лариску в джакузи. Приходилось ловить ее время от времени, чтобы не захлебнулась. Ничего, выплыли. И снова на койку. И снова в джакузи. И снова…

"Есть! – заявила сестричка после очередного осмотра утром следующего дня. – Начнем, пожалуй". Но не тут-то было. Лариска уже обессилела совершенно и пребывала где-то не совсем на моем свете.

По-настоящему поперло лишь вечером (прошло часов 30 после того, как мы оказались в больничке). Тут уж ее уложили, так уложили, и заинтересованно спросили меня, желаю ли я наблюдать всю сцену в подробностях. "Разумеется", – был мой ответ (Король ТАК живописал про изменение цвета младенца после того, как).

Опущу, пожалуй, некоторые физиологические подробности. Отмечу лишь, что не обошлось без эпидораля (не всякая тетка выдержит больше суток таких болей, а она мне была нужна живая).

… … … Да? Извините, забылся. О чем это я?

Короче, лезет. "Экий блондинчик!" – восклицает санитарка североафриканского происхождения с лицом штурбанфюрера. "Где?" – наивно спрашиваю я. "Да вот же!" Гляжу: что-то синее показалось (или показалось?).

Тут уж они все разом на нее накинулись: "Тужься!" "Кричи!" "Ну!" "Ну?!" Но я-то знаю, криком от моей жены ни фига не добиться. Шепчу ей на ухо: "Давай, уже пойдем отсюда". Гляжу: что-то осмысленное в ее глазах показалось (или показалось, опять же?). Но дело пошло веселее (простите, бабоньки, короче, пошло дело).

Прошло 32 часа с момента нашего появления в роддоме. И одна секунда с момента появления Лёвки на свет.

Король, как ты был прав! Его расцветка и размер менялись на глазах. Он разворачивался, пищал, переливался от фиолетового к розовому. И у него были такие же пальчики (плагиат), как у меня!

P.S. Откатил дитя в специальную такую комнатку. Возвращаюсь в палату. Там над моей женой колдует какой-то бородатый хмырь. Хихикая: "Как тебе зашивать – потуже, пошире?" Молчу. "Так как?" Молчу. Он поворачивает голову, встречается со мной глазами… и больше не произносит ни слова. С молодым папой лучше шуток не шутить. Он горы свернуть может, не то что – морды.


Хостинг от uCoz