Все описанное ниже произошло году в 98-м, когда ранней весной я отправился в Москву, не поборов в себе ни ностальгию, ни любовь к близким. Столица явила себя в мартовском немытом неглиже. Пошатавшись там-сям, я заглянул к А.Б.Носику, который тянул в ту пору журналистскую лямку, почти не покидая своей квартирки на Речном.
Мы начали разговор с пива. И продолжили пивом. Я подсунул А.Б. свою книжку про известную ему Сеть, он нашел в ней пару знакомых адресов, удовлетворился этим. И мы снова продолжили пивом. А.Б. рассказывал мне какие-то архивного свойства истории про ту страну, в которой я решил задержаться. А меня отчего-то страшно волновал вопрос: не страшно ли ему тут, в городе Москве, подбитой серыми мешками сугробов, где за каждым углом притаился если не антисемит, то какой-нибудь еще злодей.
Мысль эта не давала мне покоя. И, отхлебнув для храбрости пива, я задал вопрос в лоб: "Не страшно, дорогой, тебе в этом городе-то?" Ответ был отрицательным и сопровождался пояснением типа: вот выезжаю я раз-два в неделю на машине за продуктами, вот забиваю себе холодильник, вот ем-пью все это, пишу что-то между делом, потом опять еду за продуктами – чего страшного-то?
Сгущались сумерки. И мне, безлошадному, пришлось поспешить на метро.
Выйдя из подъезда, я заметил, как что-то копошится в сугробе. Не то, чтобы очень копошится, так – шевелится. Подошел поближе… Нате вам: в снегу, мордой вниз, лежит некий господин значительной комплекции, то ли блюет, то ли плачет.
Беру его за плечо, переворачиваю. Физиономия в крови и еще в чем-то мокром. Замерзнет, думаю. Надо бы в подъезд затащить. Но справиться с грузом не удается.
Тут из темноты выступает следующий персонаж. И тоже значительной комплекции. Что-то во мне переделали в Израиле, наверное, потому что я обращаюсь к нему с предложением: "Помоги, друг, мужика нести. Не справлюсь"…
Персонаж долго внимательно на меня смотрит. Его лицо не выражает ничего. Потом он разжимает зубы, и я слышу: "Бородатый, давай посморкаемся".