Ревность

Она не обернулась.

Я кричал ей вслед: «Вернись!» Но уже не так истерично, как раньше. Было поздно. Свет в окнах почти нигде не горел. Да и какая разница? Всё кончено. Надо перевязать руку и выгулять пса.

«Вернись», – уже совсем тихо, но драматично сказал я. И поплёлся к подъезду.

Рукав намок от крови. Кобель смотрел с мольбой – ему хотелось отлить и порезвиться.

«Ну, пошли». Я даже не стал переодеваться.

Какая разница? Какая разница – к кому, с кем? Мы уже не сможем жить вместе. Всё кончено. Слова излишни. И подозрения, и оправдания. «Где ты была?». «Какая разница?».Всё кончено.

Я пришёл домой усталый и злой. С очередным куском заработанных денег, которым – как говорит она – я её попрекаю. Нет, чёрт возьми! Нет. Не в деньгах дело! А в том, что я выворачиваюсь наизнанку, чтобы она могла не думать о том, откуда они берутся. И она не думает. Или делает вид, что не думает. Тогда что? Что меня не устраивает? Да, какая разница? Мы уже не сможем жить вместе. Всё кончено.

Я пришёл домой усталый и злой. Они сидели на кухне и пили вино. В последнее время у нас на кухне обязательно кто-нибудь сидит. Почти всегда: друг детства. Или юности. Спросили хором: «Тебе налить?» Мне захотелось ответить, как Чуковский когда-то, мол «это вы моё тут едите и пьёте». Но нет. Не попрекаю. Пейте, ешьте. «Прости, я устал – выгуляй собаку, я немного почитаю и спать».

Гостю в такой ситуации полагается прощаться. Но когда – проспав пару часов – я вывалился в коридор, то услышал его смех почему-то из детской. Заглянул. Дочь спит. Жена с этим типом постелили себе матрас и ведут какую-то жизнерадостную беседу. Наверное, гость решил заночевать в детской. Ничего, я привык. Я уже ко всему привык.

Я сказал ей: «Иди спать». И вышел. Выпил стакан чего-то на кухне. Зашёл в детскую и гаркнул: «Иди спать!» Она как-то вяло отмахнулась. Я снова вышел. Но вдруг она что-то сказала у меня за спиной. Я не расслышал. Какая разница – что? Я повернулся к закрытой двери и высадил ногой стекло.

Звон. Секундная тишина. Его голос «Ой, у тебя кровь». Я поранил её осколком стекла. «Убирайся!» – это ему. «Стой!» – это ей, потому что она попыталась выйти за ним.

Дочь спит. Это какое-то чудо. Но дочь спит.

«Что тебе ещё?» – голос у неё пьяный и усталый. Порез глубокий. Она губами пытается остановить кровь. «Я не хотел». «Какая разница?» Тогда я беру осколок стекла, заворачиваю рукав и режу себе руку. Она отталкивает меня. Я иду за ней. Хлопает дверь. Я выбегаю следом. Она уходит. Я кричу «Вернись!» Истеричное эхо мечется между блочными домами.

Руку я всё-таки перевязал. Рубаху выкинул.

Утром дочь спросила:
- А где мама?
- Скоро придёт, – соврал я.

Той ночью не спал. Ворочался и перебирал в памяти – эпизод за эпизодом – годы нашей разнообразной совместной жизни. В последнее время, несчастной моей и несчастной её.

Мы как-то сразу договорились иногда «отдыхать друг от друга». Ну, или почти сразу. Через восемь месяцев после свадьбы родилась Анька. Наше первое лето с ней мы прожили в Переделкино. Но уже на следующий год жена и дочь весной выехали со мной в Крым – и задержались, до осени. С тех пор это стало традицией.

Я ревновал. Но эта ревность была как бы за сотни километров от меня. А потому почти неприметной. Она была свободной и дарила свободу мне. С удивлением для себя я вдруг обнаружил, что слабые мои попытки ей изменить никогда не доводят до постели. А потому прекратил эксперименты в этом направлении. Иногда я навещал её в Крыму – и компенсировал прорехи в сексуальной практике.

То был очень тяжёлый и странный год. Зиму мы пережили на чужой даче. Весной они укатили в Крым. А летом я перевёз наши вещи в новую квартиру. Она ненадолго появилась, помогла поклеить обои – мы разругались, и она вернулась в Крым. Я ужасный человек – я всегда ругаюсь, когда пытаюсь что-то делать руками. Она укатила, а я остался среди картонных коробок.

Это была такая маленькая коробочка. На ней было написано её имя и слово «личное». Я запихнул её в книжный шкаф. Поглубже. В нижний ящик. Но каждый раз, когда – вернувшись с работы – я усаживался на диван перед телевизором, с фисташками и пивом, эта коробочка манила меня. Я отмахивался от грешных мыслей. Во-первых, свинство. Во-вторых, я почему-то знал, что не найду в этой коробочке ничего такого, что не могло нарисовать моё воображение.

Но зуд не проходил.

После очередного нетрезвого телефонного разговора с ней, который прерывался чьим-то хохотом с той стороны, я вытащил коробочку из шкафа – разложил на диване её содержимое, откупорил бутылку пива и принялся изучать.

Тут были: комсомольский и профсоюзный билеты, трудовая книжка, давно никчёмная зачётка, какие-то письма (нет-нет, только не письма!) и общая тетрадка в клеточку. «Почитаем?» – спросил Лукавый. «Отвянь. Уже читаю».

Пиво полировало выпитое за день. В голове стоял ясный звон. Я читал откровения семнадцатилетней девицы, ощущая некое дежавю: словно когда-то уже видел эти записи. Или просто она рассказывала мне? Да, конечно, рассказывала – только в её рассказах была туманная акварель, а эти записи были сделаны яркой тушью.

Мне снилась безумная сцена соблазнения невинной комсомолки.

Утром не надо было никуда спешить. Я бродил сомнамбулой по дому. Иногда заваливался на диван – и снова перечитывал её дневник. Даже порывался звонить в Крым. Но всякий раз вешал трубку.

И вот, после очередной такой попытки, телефон зазвонил.

Мой давний приятель предлагал приехать к нему – и напиться. Предложение подоспело как нельзя кстати.

Обычный пьяный трёп двух несчастных мужиков на московской кухне. «Не, прикинь, ну, я ему: вали, чтобы ноги твоей тут больше не было. А он мне: я твою жену ебал, ебу и ебать буду. Я ему – по роже. Мало дал». «Не, не верю. Он просто так ляпнул, чтобы тебя завести». «Да он же по всем друзьям ходит. Вечером придёт, напьётся, ляжет спать. Утром – ты на работу, а он к твоей жене в постель. Без затей». «Не, не верю».

Приятель наливает. Первым опрокидывает, не чокаясь.

«Я не хотел тебе говорить. Она просила». «А?» «Она просила не говорить. Но он и её трахал». «Что?» «Выпей». «Нет, я не понял. Что?» «А то – что, когда вы на даче жили, он к вам приезжал?» «Приезжал». «Оставался?» «Оставался». «А ты с утра до ночи на работе». «Ну». «Баранки гну. А он её трахал». «По роже хочешь?» «Спроси её. Она сама мне рассказала. Просила с тобой поговорить. Потом наоборот: просила забыть». «Что?» «Выпей».

Я выпил. Потом ещё. И ещё. Выпал в коридор. Взял телефонную трубку. Позвонил в Крым. Она подошла. Я назвал имя и выпалил: «Ты с ним спала?!» Она, без заминки и просто, сказала: «Да». И повесила трубку.

Домой я не поехал. Спал в чужой детской. Его жена с ребёнком тоже была где-то на даче. По утру принял холодный душ и – на работу – в школу. Отчасти по привычке, я продолжал преподавать. На автомате провёл пару уроков. Дважды грубо ошибся. Наорал на ученика. Взял такси до дому – с Малой Грузинской в Ховрино. Всю дорогу курил. Полпачки.

Я позвонил ей. Подошла подруга. Я просил что-то передать. Потом позвонил ещё раз. Просил совета. Потом ещё – умолял помочь. Потом снова – диктовал записку. Потом писал омерзительный стишок. Потом орал его, бродя по квартире. Потом бросился на вокзал – и уехал к ней.

Она не ждала. Впервые она не встречала меня на перроне. Но жила у подруги, как обычно. И как всегда, в доме было полно народу. Нам выделили комнату. Мы час кричали друг на друга, потом час любили друг друга, потом я час отмокал в ванной. А на кухне её подруга пела под гитару «Если мне и вправду больше не верна моя молодая верная жена – с этими словами зарядил ружьё – ай-я-яй, ой-ё-ёй, я убью её». Ненавижу.

Ненавижу. Эта песня колотилась у меня в голове, когда я возвращался в Москву. Где в картонной коробочке, в нижнем ящике книжного шкафа, меня ждала общая тетрадка в клеточку.

Прошел месяц. Холодало, на Москву валились первые снежные мухи. Она вернулась. Ей было тоскливо и страшно оставаться со мной наедине. Наверное. Она то исчезала на несколько дней – на чьём-то дне рождения. То пропадала неделю – на чьих-то похоронах. То выходила из нашего подъезда – и, пошатываясь, шла мимо меня. Дочь она иногда брала с собой, иногда оставляла у моей мамы, иногда у друзей. Редко – со мной.

Я бесился. Я просто сходил с ума. Я ждал её каждый день, каждый час, каждую минуту.

Она говорила: «Буду поздно». Я брал собаку и встречал все последние электрички.

Как-то она вышла из такой электрички со своим нынешним мужем (до нашего развода предстояло прожить ещё дважды пару лет, до моего отъезда в Израиль оставалось полтора года). Увидела меня, развернулась и ушла в туннель. Я подошёл к нему. Он был весел и пьян. Он сказал: «Хорошая баба. Но блядь». Я вяло замахнулся. Но он не обратил никакого внимания на мой жест. «Пошли искать», – говорит. Нашли. Она прилегла в сугроб. «Уйдите, – просит. – Все уйдите».

Потом снова была весна. И лето. Мы почти не виделись.

А осенью я кричал ей вслед: «Вернись!» Но уже не так истерично, как раньше. Рукав намокал от крови.

Меня лечили алкоголем. Помню: лежу в жёлтой траве, потом пою под гитару – меня записывает Петька. И подливает в перерывах – в белую кружку. Шапка наизнанку – есть такое видео в домашней синематеке.

Она отправила Аньку в Крым. К бабушке. Мудро.

И уже почти не возвращалась.

Абсурдный эпизод. Кода. В стакане метро Рижская встречаюсь с дамой из Швейцарии, сугубо деловая встреча. Беседуем. По эскалатору поднимается она со своим нынешним мужем (до нашего развода – уже года три, вечерами я вспоминаю иврит на курсах). Здороваемся, проходят. Дама меня спрашивает: «Это кто?» «Моя жена и её любовник». Дама посмотрела на меня, будто увидела впервые. Я пожал плечами: разве не так принято в либеральной Европе?

…

Развод был лёгким. Я сам попросил. Через месяц мы с юной невестой собирались лететь из Израиля на Кипр, дабы сочетаться законными узами. Строгая женщина в отутюженном одеянии спросила: не хотим ли мы ещё подумать. Мы хором рассмеялись – оказалось, по-прежнему понимаем друг друга с полувзгляда.

И разошлись.

…

Мораль? Да-да, в этой истории обязательно должна быть мораль.

Я когда-то хотел записать её для дочери. Эту историю. Но теперь отчётливо понимаю, что женщина не вынесет никакой пользы из повести о чужой ревности.

Тогда – сыновьям. Мальчики мои…

Никогда не читайте дневники своих жён. Вы не найдёте в них ничего такого, что не могли бы себе вообразить.


Хостинг от uCoz