Шкаф

Он оказался на Никитских ещё до моего рождения. Своим происхождением он был обязан дубовой доске и дубовой фанере, вонючему лаку и русским умельцам. У него не было имени - его звали просто Шкаф. Когда комната делилась пополам срамной перегородкой, ему было тесно. Потом перегородку убрали, и началась большая жизнь Шкафа.

Ко времени появления Шкафа в комнате уже жили: два дивана - бабушкин и дедушкин, гудящий холодильник и дореволюционная тумбочка. Вскоре подселили один раскладной стол, шесть стульев, послереволюционный сервант, книжные полки, трехстворчатое трюмо, два простых кресла и кресло-трансформер. Конкурентов у Шкафа не было. Если не считать пространства в стене, приспособленного после сноса перегородки под хранилище, и антресолей в коридоре.

Шкаф был выше и толще Григория Абрамовича, моего деда, и я его поначалу боялся. Когда темнело, Шкаф со скрипом отворял дверцу, отчего я пугался ещё сильнее. И тогда я пищал из-под одеяла: "Дедушка, дедушка". Дед вставал, подходил к шкафу, упирался в дверцу плечом и поворачивал ключ. Шкаф затихал до утра.

Потихоньку я привыкал к Шкафу. В правой половине жили бабушкины вещи - их можно было подложить под себя и уснуть. Посередине жили вещи дедушкины - на пиджаках, подтяжках и шляпах спать было неудобно. А слева был клад: здесь хранились разные медали, мешок красного бархата с юбилейными рублями, дедовы коллекции автомобильных ключей и машинок, похожих на настоящие. А ещё патрон, портсигар и старая вставная челюсть.

Бабушка любила Шкаф за то, что у него на двери было зеркало. По утрам она открывала дверцу и прихорашивалась. Дед зорко следил за тем, чтобы сквозь зыбучие шторы никто не увидал бабушкиной красы. Мне полагалось закрывать глаза. Я не перечил - не больно-то и хотелось. К Шкафу Григорий Абрамович не ревновал, просто он его не считал за человека.

Не стало дедушки. Потом - бабушки. Шкаф достался мне. Со всем своим содержимым. Вещи были распиханы по коробкам. Медали и машинки были отданы отцу, деньги пропиты, сигара скурена. Патрон закатился за половицу. А вставная челюсть отложена до худших времён. У зеркала прихорашивались поутру милые барышни. Почему-то они любили Шкаф, больше чем трехстворчатое трюмо. Я зорко следил за предательскими шторами.

Потом пришла Ритка и родила Аньку. Впервые за время нашего знакомства Шкаф развернулся и переполз к другой стенке. Теперь он отгораживал наш диван от детской кроватки. Когда темнело, Шкаф скрипел дверцей до тех пор, пока дочь не звала папу. Поворот ключа успокаивал его до утра.

Однажды Шкаф переехал. Разобрать его не получилось. Поэтому разбирали хранилище, которое когда-то было пространством между внешней и внутренней дверью. Потом разбирали входную дверь. Потом разбирали дверь парадную. Четыре дюжих мужика взгромоздили его на грузовик, и мы со Шкафом покатились на окраину.

В новом доме Шкафу не понравилось сразу. В двери он не пролезал, пришлось - через окно. В большой комнате ему было тесно. К тому же хозяин вёл себя подозрительно, подходя поминутно с мерной лентой и просительно заглядывая Шкафу в глаза. И этого мальчика он пугал когда-то, этого мальчика он убаюкивал в своей утробе, этот мальчик доверял его зеркалу своих девочек.

Мы уже знали - что должно произойти. И оно произошло.

Один человек, имени которого Шкаф не запомнил, пришёл с пилой. Сначала не стало ног, потом - правой части туловища. Зияющая рана была прикрыта дубовой фанерой. Огромный Шкаф превратился в компактный - какое ужасное слово - шкафчик. В маленького старичка, пахнущего сухими опилками. Он уже не скрипит, когда на улице темнеет. Его уже давно никто не боится.


Хостинг от uCoz