Аркадий Беркут

Лет двести тому назад князь Голицын Сергей Михайлович – человек прогрессивных взглядов, меценат и самодур – поселил в своей усадьбе Влахернское, она же Кузьминки, выписанных из далеких Англии и Голландии садовников. Кормил, поил, зарплату платил рублями царскими. И даже три дома им отгрохал по доброте душевной. Ни в чём землеройки заморские отказу не знали.

Горела Москва в 1812-м, горела – в 1917-м, горела – в 1941-м. Но домики садовников князей Голицыных уцелели. Так средь сосен шумных и белок шкодных два века и простояли. Ничего им не сделалось.

В одном из них со временем дом-музей писателя Константина Паустовского образовался. В другом, на волне перестроечного национального самосознания, поселилось татарское общество "Медина". А в третий домик двухэтажный – голландский – летом 1991-го года въехал гражданин Канады Аркадий Михайлович Беркут. С этого момента наша история и начинается.

Не жилось Беркуту в канадской неволе. То фотографом подрабатывал, то усатым нянем в детсаде. В семье нелады. Плюнул на жизнь заграничную Аркадий Михайлович и, прихватив с собой сына Ричарда, да вещичек малую толику, вернулся в стольный град, который Москвой называется. Не с пустыми руками вернулся, однако. А с бумагой. В бумаге той – красивой, мелованной – словами французскими было изложено, что податель сего документа в дошкольных детских учреждениях кем угодно служить может.

Люди скажут: той бумагой в России только жопу подтереть – и то стыдно. Недалёкие люди, наивные. С той бумагой Аркадий Михайлович отправился прямиком к главной начальнице по московскому образованию – Кезиной Любови Петровне. Знала она Аркашу ещё мальчиком. А тот подрос, возмужал, при бороде и лёгком акценте. Уважение вызывает.

По-французски чиновники разумели плохо. Им бы по-английски со словарём, и то – через пень колода. Аркадий Михайлович – человек заграничный – подсказать им рад. Вот, говорит, бумага с печатью гербовой от правительства канадского. Той бумагой мне право дадено: хошь-где-хошь открывать школы частные…

А заметить должно, что школ таких в то время и в помине ещё не было. Августовский путч на носу маячил, а страна бедствовала.

Но не таков был Аркадий, свет, Михайлович, чтобы робеть перед трудностями малыми. Поелику планы его были великими. Слово за слово, и мытьём, и катаньем – только выбил Беркут себе разрешение. И открыл школу частную. Номер 1301 называлась. И не в складском помещении, а – как вы уже догадались – в домике голландских садовников князей Голицыных.

То есть открыл не сразу. Для начала сам поселился, чтобы до места службы недалече было. А потом коллектив стал сколачивать.

Тут-то и пересеклись наши стёжки-дорожки. Я в ту пору ещё учительствовал, но уже понимал, что прокормить семью на одну зарплату немыслимо. Кто-то из коллег прознал про школу Беркута, которая вот-вот откроется – и меня туда затащили.

Красотища, ох. Только что городская окраина зудела в ухо, а вот уже тишина и покой сосновый. Домик. Вхожу.

И началось. Встречи, семинары, тесты, споры – точь-в-точь как на сумасшедших сборищах борцов за вальфдорскую педагогику. Только тут посолидней. Одни стены – чего стоят. Да и сам Аркадий Михайлович – маэстро красного слова.

А демократ какой… Помню отпустил он нас на перекур, но с условием – без меня о деле не трепаться. Педагоги-новаторы – полов обоих – нырк в сортир, и давай продолжать споры спорить. Тихо скрипнула дверь, входит в курилку А.М. "Так значит? – говорит значительно. – Курим и обсуждаем, значит?" Виноваты-с, отвечаем, удержу не имели, но без злого умыслу. Улыбнулся А.М. отечески – и проходит за загородку к унитазу белому. Щёлк замок, вжик молния, слышно – как тело опускается и прилипает к пластику. Педагоги аж замерли. И тут тишину разрывает напористый пук. И снова тишина, только мертвее мёртвого. "Говорите, говорите, я участвую в обсуждении", – ободряет из-за загородки Аркадий Михайлович.

А как школу открывали… На Хэллоуин, с карнавалом, с фейерверком, списанным у князей Голицыных. С гостями иноземными. И угощением.

А детки какие… Умницы-разумницы. Душа поёт – сердце радуется.

Помнится, первый день отработав, приползаю домой и – сразу спать. Просыпаюсь с каким-то странным ощущением: скулы болят, как после драки. Что за чёрт? Медленно соображаю: это я весь день вчера улыбался. С непривычки.

Непривычно всё было. И дети-крохи – я с мелкой публикой до того не работал. И классы-горницы. И лестница деревянная. И сетка меж этажей, чтобы детки в неё свалиться могли с удовольствием. И коллеги – сплошь НЕ идиоты. Ну, и сам Аркадий Михайлович – само собой разумеется.

Родители у деток были денежные. А потому с большими претензиями. Помню, раз подкараулили они А.М. на пороге школьном. И ну давай вопросами сыпать. Как наш ребёнок учится? Как ведёт себя, сорванец? Да, когда же собрание, наконец, будет родительское? По порядкам, мол, скучаем. На секунду, быть может, растерялся А.М. – и молвит: А вы что ж, уважаемые, детишек-то в групповом сексе зачинали? Золотые зубы и платиновые натурально стучат об лёд – папаши-мамаши рты разевают от возмущения. Ежели у кого вопросы конкретные – заходите в кабинет ко мне, не стесняйтесь, – говорит им Аркадий Михайлович. Вот такой человек был. Кремень.

Верьте – не верьте, а только дерево во дворе школьном, молнией порченое, он заказал – чтобы памятник из него умельцы смастерили. Птица-беркут около домика садовников с тех пор стоит.

Мною, хочется верить, А.М. тоже слегка бравировал. Помню, бегаем мы с детками вокруг прудов Кузьминских. С радиометрами "Лес". Хохмы ради, я такую игру придумал – а намеряли – аж зашкаливало (академия Тимирязева в войну над собачками экспериментировала, и концы в воду). Ну, да неважно. Бегаем вокруг прудов с деловитым видом. Глядь, шествует делегация иностранная – во главе Аркадий Михайлович. "А это, – говорит, – наш Эйнштейн пополам с Паганелем. Физики-практики они все слегка с вывихом". Такая, значит, лестная характеристика. И дом у меня, и школа, и учёные рёхнутые на зарплате.

Спорили мы с ним. Это, когда в школу бандиты детей своих стали записывать. Уж не испугался ли, Аркадий Михайлович? Нет, говорит, нифига ты не смыслишь, Женя, в большой педагогике. Вот, возьми хоть, к примеру, дворянство русское. Кем они были и кем стали? Были разбойничками с большой дороги, которых зазвали к столу княжескому. А поколение за поколением явили собой честь и славу государству Российскому. Как тут поспоришь?

…

Разошлись мы из-за малости. Как-то деньги у меня кончились, вот я и пришёл к нему за зарплатой. Поговорили, как было заведено, чайку попили. А потом он мне из холодильника протягивает пару бутылок напитка алкогольного. Говорит: денег нет сейчас, Женя, возьми вот пока – не сетуй.

Жаль. Пришлось уходить в бизнес малый.

…

На другой год заглянул к Аркадию в гости. Он уж оба домика садовников к учебному процессу пристроил. Плюс естество природы в музее Паустовского мальчики-девочки изучают. Оранжереи облагораживать собирался. Планы наполеоновские – никакого пока Ватерлоо.

Потом, рассказывали, отбыл Аркадий Михайлович в Англию, вместе с сыном Ричардом и молодой женой. Но стоит в Кузьминках – бывших Влахернское – школа частная. Детки в ней учатся умницы-разумницы. Чуть оперятся юные беркуты, их опять в оборот – на чужбине продолжать образование. На дворе тысячелетье третье – плодятся дворяне, как в инкубаторе.


Хостинг от uCoz