Юра Устинов

Он никогда меня ничему не учил. Но я многие годы считаю его своим учителем. Хотя не научился толком у него ничему. Быть может, интонации? Вряд ли.

Знаю людей, которые считают его святым. Знаю людей, которые считают его чудовищем. Знаю людей, которые готовы часами слушать его песни. Знаю людей, которые засыпают после первой же колыбельной. Знаю его четверть века, не знаю его совсем, не видел его уже лет десять. Жаль, что его нет рядом. Жаль, что мы можем больше не увидеться на этом свете.


Я увидел его, когда мне было лет четырнадцать. Он сказал: "Глазастый пацан". Про меня?

У отца дома нашлась катушка его песен. Я их разучивал и пел, перевирая. Девочкам больше нравилось про любовь, а не про трубачей, капитанов и осликов.

Его обвинили в растлении малолетних. Мне сказали, что эти обвинения звучат не впервые. Но я не верил, и не верю этим обвинениям до сих пор.

Мой папа принял участие в его судьбе. Он искренне хотел помочь. Обвинение в растлении растворилось среди психиатрических экспертиз. Юру не посадили. Но дело кончилось фактическим запретом на профессию.

Мы увиделись после долгого перерыва году в 85-м. Он работал художником-оформителем, зарабатывая очень небольшие деньги. Я устроил ему домашний концерт. Пришли полсотни человек. Он сказал им: "Зачем вы пришли? Я песни пишу для детей".

Он околдовал нас всех. Допел и ушел. Когда я очнулся, то обнаружил, что не отдал ему конверт с деньгами. Звоню Диме Дихтеру, говорю: "Дима, он так пел, что я просто не решился подойти к нему с деньгами…" И услышал от мягкого Димы: "Вытри сопли. Пойди и передай деньги. Ему жрать нечего".

Потом были еще концерты. Он как-то сказал мне: "Куда бы я ни приходил попеть, всюду наталкиваюсь на твои глаза".

В школе я оказался, во многом благодаря ему. "Хочешь попробовать себя в этой работе - пробуй". Его слова.

Сам он когда-то работал учителем географии. Потом стал работать с детьми, которые в нем нуждались больше, чем другие.

Он их не выбирал. Они к нему приходили отовсюду. Им тоже в городе не хватало звука и запаха леса.

Лес был главным лекарством от душевных хворей.

Когда меня спрашивают: в чем секрет? Я честно отвечаю: не знаю. Просто рядом с ним ты в какой-то момент обязательно оказывался в ситуации, когда что-то резко менялось в твоей жизни. В городе, в школе, дома это случалось гораздо, гораздо реже.

"Тропа". Заповедник в горах, недалеко от Туапсе.

Первый случай. Один маленький человек страдал фобией удушения. Когда ему было лет пять, мама попыталась задушить его бельевой веревкой. Мальчика спасли, маму посадили. Мальчика отдали в детский дом. Каждую ночь он кричал - ему снился один и тот же сон. Кричащих мальчиков очень не любят в детских домах. Кричащие мальчики рано или поздно попадают в психушку. Юра вытащил его оттуда. Как-то он шел по тропе, увидел дерево, обвитое стальным тросом. Это корчевщики так вгрызались в заповедник - накинут трос и тянут трактором. Редко трос не выдерживал, а петля оставалась. Маленький человек спросил у Юры: есть ли где ножовка по металлу? Нашли. Он пошел и распилил петлю. Не сразу, не в первую же ночь, но скоро он перестал кричать.

Второй случай. Этот мальчик считал себя девочкой. Так получилось после того, как умерла его сестра, а ему остались ее вещи. Он ходил в них. А когда пошел в школу, то повязал волосы бантиком. Ему (ей?) было очень одиноко в этом мире. Никто не собирался его лечить. На "Тропе" он оказался просто потому, что ему захотелось там оказаться. Поверх тренировочного костюма он носил юбку. Как-то случилась буря, и была потеряна связь с одной из групп, в которой были друзья мальчика-девочки. В базовом лагере собирали команду, которая отправится на поиски - двое взрослых и несколько пацанов. "А меня?" - спросил он. "Нет. Девочкам нельзя. Слишком опасно". Он ушел и вернулся в тренировочном костюме. Про юбку больше никто не вспоминал.

Можно еще порассказывать. Просто эти случаи застряли в памяти.

Весной и летом 91-го я ходил по "Тропе" со своими учениками. И уже глядел на Юру, как на коллегу. К тому времени, не без поддержки Ролана Быкова, ему удалось придать некий официальный статус своей работе.

Чем занимались? Строили каменные дороги и расчищали их от "зеленки", тропили тропы и размечали заповедную флору, строили домик и временные шалаши, рисовали карты и тянули медную проволоку (для обеспечения связи). Я каждое утро бежал со своими в гору - руки, ноги размять.

Помнится, вечером сидели мы с ним у костра, говорили о том, о сём. Вдруг дикий вопль в лесу. В той стороне стояла одна из приехавших накануне групп. Юрка срывается с места и мчится на крик, я едва поспеваю за ним. Прибегаем. Что стряслось? Ничего. Просто развлекается молодежь. На следующее утро эта команда отправилась домой. Необходимая жестокость.

Мы уезжали в первых числах августа. Последний рабочий день. Возвращаемся в лагерь. По пути нам попадается краб. Назвали Федькой, принесли с собой. Смотри, Юр, говорю. А он: где нашелся? Там-то. Юрка мрачнеет. По приметам, если краб так далеко от реки уходит - жди урагана. Той же ночью гром и молнии, ливень с ветрами. Утром прощаемся мокрые. Говорю ему: не растаяли. Он: нет, не то, это только начало. Ну, пока. Ну, пока. Ты куда теперь? На Ладогу…

Ураган пришел на "Тропу" в тот день, когда мы уже праздновали мое 28-летие среди ладожских фьордов. Смерчами были разрушены все окрестные деревни. Склоны сползли. Погибло множество людей. Оставшиеся в живых оказались отрезанными от внешнего мира. Нашим повезло, они были чуть выше зоны основных катаклизмов. Выжили все, только один человек был легко ранен. Через несколько дней прилетел военный самолет и сбросил тюки с продовольствием, новыми палатками и одеждой. И снова - спасибо Ролану Быкову. У наших был "КамАЗ". На нем потихоньку спустили в Туапсе все группы, а заодно развезли продукты по окрестным деревням. "Тропа" опустела. Остались только люди ближайшего круга, которым до сентября было некуда деться.

Как на грех, радио не сломалось. А тут 19 августа 1991 года. Настроение свое помните? Ребята говорят Юрке: мы в Москве сейчас нужнее, машина есть, еда есть - доедем. Собрались, обсудили, решили ехать.

В Майкопе, пока меняли колесо в военной части, узнали, что буча в Москве закончилась. Опоздали. Куда теперь? В горы. Оборудование есть, еда есть. Премиальный поход - дня на три. Надо же как-то в себя придти после пережитого.

Я уже был в Москве. Мы вернулись, но тоже "не успели". Нас встречали на платформе те, кто был у Белого дома. Все живы, здоровы.

А они поехали в горы. Где-то там, на серпантине остановились перекусить. Не выходя из машины. Кто-то в кабине сидел, кто-то в кузове… Кто-то неловким движением снял "КамАЗ" с ручника. Машина слетела в пропасть.

Я уже не помню точно, сколько человек погибли. Пять? Десять? Узнал о случившемся поздно, примерно через неделю. Переломанных детей, водителя и Юрку разместили по местным клиникам. У меня уже начался учебный год, поэтому помочь я мог только сбором медикаментов, которые потом отправлялись на юг.

В Москве Юра появился зимой. И тогда же я узнал, что в популярном еженедельнике "Собеседник" должна выйти статья некого Николая Фохта о Юрии Устинове, озаглавленная… "Монстр на тропе". Узнал и то, что формально статья написана после обращения в газету известной актрисы Маргариты Тереховой, сын которой бывал на "Тропе". После трагедии (которая никак не затронула ее сына) Маргарите открылась нечаянная "истина": Всевышний не допустил бы такого горя, если б Устинов не был повинен в смертном грехе. Не составило труда припомнить, что в 1972 и 1979 его обвиняли в растлении малолетних. Вспомнилось всё: и кадры из документального фильма, отснятого пару лет назад, где мальчишки нагишом прыгают в реку (помнится, сама Терехова смотрела этот фильм скорее с восторгом, чем с содроганием), и то, что на многих фотографиях дети сидят у Юры на коленях, и то, что среди его воспитанников были дети с нетрадиционной сексуальной ориентацией.

Я не сомневаюсь в наличии "заказа" на эту статью. Но заказчиком была не М.Терехова. Ее "праведный гнев" использовали руководители Краснодарского края, которые были чрезвычайно заинтересованы, чтобы "Тропы" не стало. На территории заповедника планировалось строительство отеля и горнолыжной базы. Гибель детей сама по себе была немалым основанием для прекращения деятельности Устинова в окрестностях Туапсе, но требовался еще и общественный резонанс, чтобы у того же "Детского фонда" пропало желание ему помогать.

"На прием" к Фохту я попал уже после того, как статья вышла. Я позвонил ему и сказал, что мне есть, о чем ему поведать. У меня не было никакого плана действий, я лишь хотел взглянуть на него, чтобы понять - насколько я ошибаюсь в представлениях о мотивах его "творческой активности". Нелепый вышел разговор. И бессмысленный.

Единственно, чем я тогда смог помочь - это содействием публикациям в других периодических изданиях. Но машина уже закрутилась, и в апреле было возбуждено очередное уголовное дело против Устинова. Это разбирательство тут же взял под свой спецконтроль тогдашний генпрокурор Степанков.

В мае мне позвонил кто-то из родителей моих детей. Оказывается детей уже вызвали повестками в Краснопресненскую прокуратуру. На следующий день я сидел в кабинете у следователя с бумагой о том, что родители свидетелей дают мне полномочия наблюдателя во время допросов. Следователь был нежен. Он сказал, что ни о каких допросах речи не идет, прокуратура уполномочена лишь опросить возможных свидетелей. Я взял бланки допросов, зачеркнул на них слово "допроса", приписал рядом "опроса" и попросил его расписаться на каждом. Спасибо папе, Альбрехту и Новодворской. Спектакль начался.

Дети мои вели себя бесподобно. То ли мое присутствие сказалось, то ли совместные годы (тешу себя надеждой). Они дурачились, рассказывали байки, умели правильно молчать.

Потом тактика следствия изменилась. На допрос в качестве свидетеля вызвали уже меня. Со мной вышло совсем смешно. За несколько дней до похода в прокуратуру я травмировал правую руку. Поэтому следователю пришлось записывать мои ответы. Следователь был выходцем из Средней Азии ("Меня направили в МГУ сразу из армии, по комсомольской путевке"). По-русски он писал, как средний двоечник бухарской школы. Но вопросы он задавал более чем странные: "Как вы спали? Что вы пили и ели? Клали ли вы детям в чай какие-нибудь травы?" Мне было дано понять, что если я не дам нужных показаний, то из свидетеля могу перейти в разряд подозреваемых. И опять же, спасибо моим учителям. Я попросил его дать мне прочитать мои показания. Количество грамматических ошибок было чудовищным. Тогда левой рукой я сверху написал, что отказываюсь подписывать данный документ в связи с вопиющей безграмотностью следователя. Попрощался и ушел. Меня оставили в покое.

Мы сидели с Юркой на кухне, в квартире нашей знакомой. Он говорил о том, что устал и хочет закатиться под шкаф. Показывал мне свои дневники, неизданные стихи, рассказы. Я рассказал ему, что на днях меня ждет встреча с неким господином, который желает предоставить неопровержимые доказательства растления Юрой детей. Я не мог ему этого не сказать.

Юра предложил сыграть в одну из его психологических игр. На стол были высыпаны разноцветные карточки. На них были всякие определения: умный, глупый, смелый, трусливый, сильный, слабый… Я должен был выбрать те из них, которые имеют ко мне хоть какое-то отношение. Потом - сложить перед собой видимые мне противоречивые пары. В отдельную кучку легли мои непарные карточки. Их взял Юра. Посмотрел. И вынул единственную пару: послушный - надежный.

Мы больше не виделись.

Как-то я нашел в Интернете адрес его электронной почты. Написал: "Юра, это ты?" Через пару дней получил ответ: "Я". Больше ни слова. Почему я не написал ему еще раз? Почему пишу о нем теперь?


Хостинг от uCoz