Ритка

10 декабря 1987 года, в "день защиты прав человека", я брел по Тверскому бульвару в сторону Пушкинской, зажав подмышкой папку, в которой были аккуратно сплющены мои дерзкие переводы из Элиота.

В этот вечер я был зван на посиделки в дом замечательного Сергея Серафимовича Шведова, литературоведа и издателя. Не просто зван - то был мой вечер. Вышел за час, хотя идти было минут двадцать. Трясся страшно.

На Пушкинской, около "Московских новостей", какие-то типы в штатском, очевидно приняв меня за правозащитника (к коим я отнести себя не решусь), сорвали с меня шапку и втоптали в талый снег папку со стишками. Бумаги разлетелись. Кое-что удалось собрать.

Я шел к Шведовым, уныло перебирая в памяти: "Что ж продолжим наш путь, избегая пустынных улиц…" Негероическое было настроение.

Отчитал скороговоркой. Никто не сказал ни слова. И ладно. Только радушная хозяйка дома произнесла: "Вот, берите. Тут пироги, тут чай".

С первым глотком горячего чая пелена спала. И я увидел среди знакомых и полузнакомых лиц одно - чудесное и совершенно незнакомое. То была Ритка. Ей было холодно, и у неё был предательски красный нос.

Неделю я бегал к ней в гости - со Столового в Южинский. Потом она осталась у меня. Я забросил стишки и переводы, и всякий раз страшно торопился домой с работы. У нас была огромная комната, а в комнате - диван, шкаф, книжные полки и полосатые занавески. Она ходила в моих толстых шерстяных носках и грелась.

Потом примчалась заплаканная Ирка. Тем вечером у неё умерла мама. Я попросил Ритку уйти. Она тихо собралась и сказала: "Позвони". Толстые носки перекочевали на Ирку.

Я позвонил через пару дней - почему-то был уверен, что она вернется. Она вернулась. Натянула на замерзшие ноги толстые носки и убрала пепельницы.

Помнится, Игорь, в те дни навестивший меня, сказал: "Ты влип. У неё тропининские глаза. От таких глаз не уходят".


Хостинг от uCoz