-
Эвенкия, любовь моя
История советской этнографии - это увлекательнейшая повесть о выкачивании денег из государственного бюджета под пение шаманов. Пусть ее пишут другие. Я же вновь погружусь по колено в болото мемуаристики (правая иль левая нога завязнет - пока не решил).
Как же, попал бы я в 86-м году в Эвенкию, если бы не знакомство с Т. Как же, попали бы мы с ней в Эвенкию, если бы за год до того, во время совместной экспедиции на Кольский полуостров не придумали, как нам туда попасть. Идея была проще вареного яйца, идея была выстрадана и пропита, идея нашла отклик в сердцах руководителей Этнографического института АН СССР.
Идея: в связи с решениями партии… и лично товарища… в свете проведения кампании по оздоровлению нации… отправить экспедиции во все концы Страны (не-приведи-Господь-каких) Советов с антиалкогольной анкетой.
Мой багаж: сухие и теплые вещи, бутылка коньяку, кружка, две записные книжки, пачка бумаги, томик Томаса Стернса Элиота (англ.), англо-русский словарь (50 тыс. слов), три шариковые ручки, дюжина презервативов.
Ее багаж: сухие и теплые вещи, бутылка коньяку, кружка, две записные книжки, 2000 анкет, эвенко-русский словарь (5 тыс. слов), три шариковые ручки, подарки Жене ко дню рождения (среди прочего, томик Северянина).
(фрагменты)
Красноярск. Мост через Енисей. На перилах сидят дети. Вдруг один из них бросается вниз. Я отшатываюсь сначала, потом несусь к перилам. Дети хохочут, детям смешно, "самоубийца" висит у них под ногами, уцепившись одной рукой за перекладину, от перил к поясу тянется веревка. В тот же вечер откупоривается первая бутылка коньяка. Открываю Элиота. Не спеша.
Тура. В гостинице мест нет. Поселяемся в туберкулезном диспансере. Начинается коньюктевит. Т. дарит темные очки. Выходим на первое анкетирование. Косоглазый мальчик кричит вглубь темного барака: "Мама, к тебе Пиночет пришел!" Читаю Элиота. А хочется читать детектив.
Маслята эвенкийские - это такие белые грибы с толстым слоем белого масла. В тайге встречаю мужика. Мужик колотит топорищем по ели и глядит на меня ненавидящими косыми глазами. "Добрый день". "Вот так медведь стучит. Вот так. А ты городской что ли?" Грибник. Напугать хотел. А в тайге грибов хоть косой коси. У Элиота до смешного школьный английский. Это утешает.
Эвенкийский язык - плод многолетнего труда столичных лингвистов. В 50-х годах они собрали в кучу все говоры в радиусе 1000 км от места падения Тунгусского метеорита. Выделили несколько сотен корней. И слепили нечто. Каждая часть речи радует одинаковыми двусложными окончаниями. Аллитеративность невероятная. Поэтов в Эвенкии всего два - Алитет Немтушкин и Коля Оёгир, что при таком языковом материале более чем странно. Они вымучивают газету "Советская Эвенкия" по-русски и пишут по-эвенкийски стишки про самобытность своего народа, которые (с подстрочником) отправляют в Москву редактору и переводчику Славе Пушкину. Им нравится, что их переводит Пушкин, им нравится, как он их переводит. Когда напиваются, читают свои произведения. Пьяный Оёгир хватается за баян и кричит в звездное небо писклявым тенорком, обычно он ходит в национальных одеждах и даже знает - что и как называется, считается первым ловеласом на деревне (кличка "Оёбарь"), бывал в столицах на праздниках народов Севера, попал на обложку "Огонька". Алитет строг, его кумир - Блок, стихи своего конкурента именует частушками, сам пишет пятистопным ямбом и читает свои вирши нараспев, покачиваясь на туристических ботинках, пропитанных рыбьим жиром, иногда забывает слова, а подсказать некому, это его огорчает. Элиот поражает эрудицией. Где в этой чертовой тайге сыскать хотя бы Библию, не говоря об энциклопедиях?
Знакомлюсь с обладателем самой большой в Туре библиотеки - Федором. Он бывший типографский работник. На полках - все, что напечатал за свою трудовую жизнь (есть Ленин, Сталин, Брежнев, сказки народов Севера, Немтушкин и Оёгир, но нет ни одной энциклопедии, даже детской). Он слеп. При этом освоил мудреную штуку - вышивает бисером портреты вождей, на ощупь, по трафаретам. В коробочках лежат разноцветные шарики. Особенно хорош Мао Цзе Дун. Федор - единственный из анкетируемых, выбравший на вопрос "Какой способ, по вашему мнению, является наиболее действенным для борьбы с пьянством?" ответ "Повышение культуры употребления алкоголя" (другие варианты - "повышение цен", "убрать из продажи", "ввести уголовное наказание"). Ответив на анкету, он проковылял на кухню, побулькал чем-то и вынес майонезную баночку с самогоном. Какой к черту Элиот, когда вокруг такие люди?!
Над Турой тучами ходят жуки-усачи. Беседую с очередной жертвой антиалкогольного беспредела. Жжжжж. Мне на плечо садится жук тропической внешности. Любуюсь не более секунды. Мой респондент хватает жука, кидает его на землю и остервенело топчет ногой. Потом улыбается мне, как Пятница, только что спасший своего Робинзона от каннибала. "Но почему?!" Он, как фокусник, достает из воздуха еще одного жука-красавца и, глядя на меня с сожалением, сажает мне его на руку. Жучара тут же впивается в кожу и откусывает изрядно от тела моего белого. После чего летит на землю, и я остервенело топчу его ногой. Урок усвоен. Абориген улыбается. Перевел "Прелюдии" Элиота. Читал Т. Она позволила мне больше не носить анкеты. До утра заполнили все, попивая коньяк. Я ей рассказывал, как, работая на почвоведов, описывал травы на экспериментальных полях. Надо было так: бросил в поле палку (буквально) длиной ровно 1 метр, подошел к ней, отмерил 1 кв. метр, сел с тетрадкой и определителем трав, и записываешь все, что попалось. Через час надоедает и делаешь так: садишься в тенёк, берешь определитель трав и… Простите, отвлекся.
Три часа ждем вертолета.
- Почему не летим? - спрашиваю диспетчера.
- Груз не погрузили.
- Но почему?
- А хер их знает.
Иду к грузчикам. В каморке сидят несколько бухих представителей коренного местного населения, на столе пара бутылок водки, пара батонов ржаного хлеба, пара луковиц, пара еще чего-то вонючего и мясного.
- Здорово, мужики!
- Чего надо?
- Когда грузить начнем?
- …
- Так когда?
- …
- Ёб!…
- Мы что тебе татары что ли - в обед работать?
Улетаем на север. Как вертолет взлетел со всей этой хуйнёй, понять невозможно. Один из попутчиков рассказывает, что месяц назад там, куда мы летим, разбился самолет, который вез детей из фактории в летний лагерь. Своих детей отправить на юг хотели все. Перегруз вышел, самолет не набрал вовремя достаточную высоту. "Но детей в деревне еще много", - резюмирует попутчик, крича мне в ухо. Достаю из кармана рюкзака Элиота. Прикидываю, что бы еще перевести. Буквы прыгают, мысли путаются, засыпаю.
Краснощелье. Нас встречает директор совхоза и его беременная жена. Директор Ахмед - чеченец, отбыл срок за разбой, остался на поселении, построил деревянный водопровод, поставил что-то вроде крохотной электростанции, провел воду и электричество во все дома, соорудил ферму по разведению черно-бурых лис, мужиков к оленям определил, баб - к лисам. На фактории самая богатая в округе библиотека, сюда (за взятку) привезли тысячи книг из БАМовского запаса. Директор библиотеки и главный ветеринар - жена Ахмеда. Библии нет, но есть энциклопедия, детская.
Т. со всеми, способными передвигаться, жителями фактории и оленями уходит в тундру. Я остаюсь. Дошла очередь до перевода "Waste Land". Ловлю рыбу. Варю уху. С разных концов деревни на запах стягиваются тощие псы. Эти типажи мне знакомы еще по саамским стойбищам, с оленями не уходят самые слабые, их никто не будет кормить, они сдохнут. Вот и собрались у костра, ждут. Собаки скулят, уха варится. Я пою долгую бабушкину песню на непонятном мне языке. Собаки подвывают, они затыкаются лишь после того, как я отдаю им всю рыбу. Хлебаю пустую уху. И все же, Waste Land - Бесплодная или Опустошенная Земля?
Смотрю с женой Ахмеда телевизор. Она питерская. Сюда ветеринаром распределили. Вышла замуж по любви, мужик хозяйственный и горячий (смеется). В директоры выбился. "Ты сколько получаешь?" "150, плюс премии". "А он 1500, вот и считай… Знаешь, кто тут самые богатые люди? Вертолетчики. Они торгуют всего тремя вещами - дрожжами, сахаром и предохранителями. Пачка дрожжей в городе - 12 копеек, а здесь 1 рубль 20 копеек. Пачка сахара - 90 копеек, а здесь 9 рублей. Но лучше всего с предохранителями. В городе они по 5 копеек россыпью, а здесь по 5 рублей штука. Летят, как семечки. Ток-то переменный! (смеется)" У нее очень большой живот, я таких животов раньше не видел, когда смеется, придерживает его обеими руками. Читаю комментарии к "Waste Land", силюсь понять хоть что-то.
Ошарово. Охотничья фактория. Тут живут странные люди. Беженцы от цивилизации. Мужики все бородатые, бабы сплошь очкастые, дети отмороженные. Бросили столичную жизнь, забили на научные карьеры и поселились в тайге. Связь с внешним миром - по рации. Ни телевизоров, ни радио, ни газет. Зато есть книги, много книг, их берегут. Детей учат сами, тому - чему считают нужным. Нас встречают с восторгом. Потом выясняется, что повод для веселья - прилет лекторши из общества "Знание", она рассказывает им про международную обстановку и политику партии. А им насрать… Завистно. Здесь я своего Элиота засунул подальше, тут ведь и литературоведа какого с именем встретить можно. Эти не пьют (вот странность), им наши анкеты только на подтирку интеллигентских жоп сгодятся. Про Москву не спрашивают, но слушают.
Ессей. Проекция библейских мест на болота русского севера. Огромное озеро ("северный Байкал"), окруженное со всех сторон топкими топями, на узкой каменистой полосе уселось село, в котором живут несколько тысяч человек. Крупнейший населенный пункт на сотни и сотни километров. Как они здесь оказались? Тут тоже была коллективизация. Всех, у кого было больше двух оленей, зачисляли в "кулаки". Всех зачисляли. Оленей собирали в колхозные стада. А этих куда, раскулаченных? Ясное дело, на север. Так и шли. Кто от голода помер, кто от холода, кого звери задрали, кого болезни извели. Крепкий народ - эвенки, человек сто дошли до этой полоски суши, тут и поселились. Тут им и зона была, и дом родной. Плодились, размножались, спивались понемногу. Тут даже техникум имелся ветеринарный с общежитием, только девки все на каникулы разъехались, в одной из девичьих горниц нас и поселили. Тут-то мы и отпраздновали мое 23-хлетие. Перевел первую часть "Waste Land", написал стишок, посвященный Т.
Хозяином Ессея был азербайджанец Ибрагим. Тоже бывший разбойник. У такого не забалуешь. Каждое утро он обходил все дома, стучал кирзовым сапогом в двери и выгонял похмельных мужиков на работу. Работали мужики так: разъезжали на катерах по черным озерным гладям и вытягивали сети с рыбой сиг, свозили сига на песцовую ферму, где их жены трудились денно и нощно, песец этого сига жрал, от этого у песца шерсть делалась тухлой, но не морить же зверя голодом. Я спросил у Ибрагима: "А на фига?" Он ответил, как еврей, вопросом на вопрос: "Про плановое хозяйство слышал?" "А комбикорма?" "А кто продаст?" Я ему: "А если сига солить, в бочку закатывать, а потом в город отправлять?" Он: "А где бочки взять?" Пытаюсь добиться правдоподобия в переводах элиотовских диалогов. По ночам Ессей накрывает туман, будто Темзу. Hurry up please it's time.
Ибрагим не пил, но другим не мешал. Вот только пить в Ессее было нечего. После прихода к власти в Кремле Михал-Сергеича в местном сельпо смели все спиртные напитки. На полке одиноко стоял лишь запылившийся флакон импортных духов. "А этот чего не купили?" - спрашиваю продавщицу. "Самый умный? Где ты сыщешь такого, кто станет 50 рэ за 50 грамм платить?" Определенно, эти ребята - потерянное колено народа Моисеева. Или все прибрежные жители - немного одесситы?
В домах у печек пригрелись ведра с мутной жидкостью. Немудреную смесь - вода, сахар, дрожжи - сначала ставят в тепло, потом ходят с ведром в обнимку, раскачиваясь, потом снова - к печи, снова - на руки. Часа через два можно пить. Процеживают и пьют. Лучше бы, конечно, дать хоть денек настояться. Но трубы горят. Выпил мужик ведро и на боковую. Бабе раньше вставать, баба из баночки пьет. Когда я объяснял им волшебные свойства болотных ягод, на меня смотрели с недоверием. Улетая, оставил Ибрагиму брусничную закваску. Стал, наверное, Ибрагим первым местным виноделом. А может, и выплеснул все после того, как вертолет унес меня обратно в Туру… quando fiam uti chelidon.
Эвенки рожают много. Перезимовали зиму - собирай по осени урожай. Маленькие эвенки прожорливы - всех не прокормишь. Если в семье образовывалось больше пяти детей, лишние рты местные власти разрешали сдавать в детский дом. В Туре проживали несколько десятков тысяч человек (не считая геологов), почти тысяча из них столовалась в детском доме. Тут вам и толстые нянечки, и златозубые воспитатели, и олигофрены, и просто дети, каких много по детским домам Союза ССР разбросано. На лето детей вывозят в летний лагерь, расположенный по течению Нижней Тунгуски, километрах в пятидесяти от Туры. Место для лагеря было выбрано не случайно. Пионеры заняли заброшенные казармы, в которых до 70-х годов проживали настоящие советские ракетчики. Тут же, неподалеку, ракетные шахты. Там много чего интересного. Счетчик зашкаливает (Чернобыль уже был). В переводе "Waste Land" поставлена точка. Текст убран подальше. Чистить буду в Москве, обложившись святыми книгами, словарями и справочниками.
Мы выехали в детский лагерь под проливным дождем. Мужичок, взявшийся нас подвезти, ковырялся с мотором, мы забрались в катер и укрылись брезентом. Он кричит мне: "Машину водил?" (Как не соврать?) "Тогда за руль садись!" (Лучше бы соврал.) Мотор завелся. Я крутанул руль. Катер лег на бок и с воем, не меняя положения, вылетел на открытую воду. Выровнял. Сердце бухает, в ушах стоит вопль Т. Мужичок (рассудительно): "У себя в Москве выёбываться будешь. А тут не хуй". Катер прыгает по волнам Тунгуски, я сижу за штурвалом, мне 23 года, дождь остался позади and should I have the right to smile?
Интернат. Златозубые называют это гиблое место дачей. У эвенка-дауна глаза не такие раскосые. Детей кормят кашами и супами, заправляют ягодами и грибами. Подножного корма вокруг интерната немного - всё давно обобрали. Каждый день детей гонят на сборы. Нормальные, те хоть что-нибудь соберут, а лупоглазые без толку бродят сомнамбулами по вытоптанной тайге (waste land). Ягоды достанутся во время ужина по принципу "каждому по труду". Олигофренам витамины ни к чему, у них и зубов-то почти не осталось. Ужин. Огромная солдатская столовая. Нам щедро кладут манной каши и ставят на наш стол миску с ягодами. Мы ягоды не собирали. На нас смотрят сотни глаз. Мы отказываемся. Я увожу Т., и мы пьем коньяк из фляжки на берегу быстрой реки. В реке плещет форель, но ловить ее нечем. Позже одна из нянечек показала нам, как они для себя ягоды заготавливают: переплывают на лодке на другой берег (там берег крут, весь брусникой зарос), трясут "комбайнами" (такие совки-коробки), ягода сама ссыпается, полчаса - ведро брусники. Но это - на зиму, своим, не чужим детям.
Свой черновой перевод "Waste Land" я в первый раз читал в чуме. Беззубому рыжему Коле. Местному пастуху (он коров пас, тощих таких). Было у Коли много детей. Но он их никому не отдавал. И учил их сам, и кормил, и одевал. Жена у Коли была из местных, эвенка. Сам он в прошлом был столичным жителем, специалистом по языкам народов Севера. И на всех говорил. Только неразборчиво, зубы-то растерял все. Выслушал он меня, руками развел, хлопнул по плечу и говорит: "Фубол-буш?" И гоняли мы с его пацанами до вечера резиновый мячик между коровьими лепешками. А Т. говорила с Колиной женой на этнографические темы, левую грудь мать-героиня положила на колено собеседницы, правую отдала на растерзание косоглазому рыжему карапузу.
Годы прошли. Дети выросли.
Хостинг от uCoz