Константин Масевич

Страшно. Ты привык к тому, что тебя окружает куча учителей. Ты почти никогда не переступаешь порогов их домов. А тут тебе говорят: ты будешь у него учиться, он лучший из лучших, тебе дико повезло - ну, иди - адрес такой-то. Страшно интересно.

Это дробное имя - больше похожее на клацанье вишнёвых косточек о стеклянную пепельницу, чем троекратное "учиться" - Константин Константинович - было первым, что мне пришлось выучить в квартире номер, проспект Ленинский, дом такой-то.

Он был смугл, высок, яйцеголов, морщинист, большерук, коротко стрижен. Он курил мягкую "Яву" за 30 копеек. Высушивая перед каждым занятием две пачки. Курящий во время урока учитель - почти то же самое, что и учитель, танцующий на столе. Мы свои сигареты тушили перед заходом в лифт.

Он любил большие вещи. Большие шариковые ручки. Большие листы бумаги. Большие буквы и цифры. Над нашим столом висела большая картина - его портрет. Почему-то я сразу понял: художник тоже любил большие вещи. Или то был автопортрет?

Про него говорили: Масевич - единственный из высших математиков физтеха, не забывший элементарную математику. Это мягко сказано - "не забывший". Иногда мы не успевали сделать уроки, и, чтобы оттянуть миг жестокой расплаты, подбрасывали ему олимпиадную задачку из архивов "Кванта" - заверяя, что убили всё свободное время на коллективную борьбу с этим зверем. Он пробегал глазами условие, называл год олимпиады и ответ - сообщая в каком из номеров "Кванта" следует искать подробное описание решения. "Ну-с, а теперь: что у нас с домашним заданием?"

Отступление. Мой отец рассказывал, как приносил академику Фоку "неберущиеся" интегралы. Академик бросал взгляд на бумажку, закатывал глаза и выдавал ответы - как вишнёвые косточки о стеклянную пепельницу. "Эрик, не таскайтесь ко мне с табличными интегралами", - говорил он.

Константин Масевич занимался странной практикой. Он готовил детей из еврейских семей к поступлению в заведомо антисемитские высшие учебные заведения. Чтобы попасть к нему, нужно было пройти конкурс - как прошёл, не помню. Зато помню первое занятие. После него я сказал: всё, хватит, у меня плавятся мозги - значит стоило продолжать.

Однажды моя бабушка - Анна Марковна - спросила:
- Как, говоришь, зовут твоего учителя?
- Константин Масевич.
- Такой нескладный? Большеголовый?
- Откуда ты знаешь?
- Погоди, сейчас…
Она достала старый сафьяновый альбом с фотографиями. Полистала. И ткнула пальцем:
- Этот?
Пионерская линейка. Рядом с молодой ещё Шапиро Анной стоит длинный пионер Масевич Костя.
- Он.
- И чему же эта шпана тебя учит? Лазать по деревьям? Плеваться жёванными бумажками? Задирать юбки?
- И этому тоже.

До Масевича я любил математику за то, что она любила меня. Это худшая из версий любви. Во времена Масевича математика меня разлюбила - выбор из нас двоих был слишком очевиден - я понял, что теряю её, и влюбился страстно. Лет через двадцать любовь прошла. Но в том его вины нет.

В минуты жестоких разочарований он твердил:
- Ну, что за группа? Откуда вы такие взялись? Чем забиты ваши светлые головы? Или это поколение такое? Вот, помню, лет десять назад была у меня группа…

Я благополучно провалил поступление на физтех и поступил в "Керосинку". Пять лет учился в ста шагах от его дома - но заходил крайне редко. Прошло ещё пять лет - итого десять - я стал преподавать в школе, и придумал странную олимпиаду - называлась "Шародейство" - физико-математическую - все задачи про шары.

Было у меня несколько консультантов. Но за последней рецензией я пошёл к Масевичу.

Квартира номер, проспект Ленинский, дом такой-то. Сигарету затушил около лифта. Поднимаюсь. Звоню. Дверь открывает его жена:
- Простите, Женя, у Кости занятие. Посидите на кухне?
Присаживаюсь. Благодарю за чай. Раскладываю свои задачки. И слышу:
- Ну, что за группа? Откуда вы такие взялись? Чем забиты ваши светлые головы? Или это поколение такое? Вот, помню, лет десять назад была у меня группа…

Катя, Коля, Дима, Юра и Женя. Никого не забыл.


Хостинг от uCoz