Чтец

Не знаю, было ли в моей жизни место подвигу, но неразумные поступки время от времени я совершал.

Она сказала: "Ты - совсем ребенок"

Шел май 77-го года.

Она сказала: "Пойми, тебе тринадцать лет". Ей уже исполнилось четырнадцать.

Я понял. И задумал ее поразить.

Вся страна готовилась к празднованию 60-й годовщины Великого Октября. В школе проходил конкурс чтецов - со сцены актового зала должны были звучать стихи революционных поэтов. Список таковых прилагался. Список участников конкурса тоже.

Она и еще полторы дюжины комсомолок сидели в первом ряду.

Уже отзвучали программные Блок, Есенин, Горький, Бедный и даже Лорка. Потом вышел наш музыкальный коллектив мальчиков-зайчиков и прогорланил "Гренаду". Затем все разошлись, и на сцене у трясущегося микрофона остался только я.

- Михаил Светлов! Переводы из Мкртчанца!

(Здесь и далее цитирую по памяти. Пунктуация моя.)

Шебуршание прекратилось. Никто не щипался, никто никому не показывал язык или фигу. Зал отвлекся на странную фамилию.

Я смотрел ей в глаза.

Греческое тело обнажив,
девушка дрожит от нетерпенья…


Сидевшая одесную Олька Никанорова поперхнулась.

Тихо спит мое стихотворенье,
голову на камень положив.


Наша классная - Светлана Александровна - уже делала знаки моей маме - Наталье Иосифовне. Мама пожимала плечами.

Вдохновившись, я продолжал.

Девушка сгорит от нетерпенья
от того, что вот уж сколько лет
девушка, какой на свете нет,
снится моему стихотворенью.


Она не реагировала никак. Я прибавил громкости.

Молодое! Греческое! Тело!

Сидевшая ошую белокурая бестия Маринка Каргина зарделась.

Иногда! Хотелось! Полюбить!

Сейчас призовут меня к порядку - понял я, увидев, как к маме приближается директор школы Александр Васильевич. А потому прибавил темпа.

Так-бывало-до-смерти-хотелось
ночью-просыпаясь-закурить.
И-однажды-полночью-слепою
мимо-спящей-девушки-моей
я-промчусь-как-мчится-скорый-поезд
мимо-полустаночных-огней.


И вот оно. В глаза гляди! (Развожу руками, как Никулин при исполнении песни про зайцев.)

Дикая моя натура,
что нашла ты в этой сладкой лжи?!
Никакая! Греческая! Дура!


Никанорова охнула.

Тело предо мной не обнажит!

А она даже не моргнула.

Так однажды в детстве, в наказанье,
мать меня лишила леденцов…


Укоризненный взгляд на маму. Мама хмыкнула.

Ни-че-го не выдало лицо,
но гла-зааа… лоснились от желанья!


Она что-то шепнула на ухо сидевшей сзади Ирке Вагиной.

Молодость слезами орошая…

Я плакал. Она хихикала.

В поисках последнего тепла…

"Дура! Набитая дура!" - уговаривал я себя.

Видишь? Голова моя большая
над тобой, как туча, проплыла…


Уж да, случались у Михаила Аркадьевича поэтические удачи.

Никогда она не пожалеет…

Голова то есть.

что плыла, как туча, над тобой.
Потому что облако имеет
очень много общего с землей.


- Всё, - зачем-то добавил я. И не соврал.



Приз мне в тот раз не достался.

Я ждал ее в коридоре. Она шла в компании Вагиной, Каргиной и Никаноровой.

- Лина!

Они остановились.

- Лина… я…
- Дурак ты, Женя.

И пошла дальше, виляя тощей жопой. Вагина показала мне язык.

Дуры! Набитые дуры! Трижды прав был Светлов Михаил Аркадьевич. Революционный поэт.



Но случались в моей жизни минуты, когда читал я "переводы из Мкртчанца" и встречал более благосклонный прием.

Почитать?


Хостинг от uCoz