Не обижай еврея

Иногда я рассказываю: "Моя бабушка говаривала: хороший еврейский мальчик должен посадить дерево, родить сына и написать книгу".

Вру, ничего такого Бабаня не говорила. Книги у нас писала другая бабушка, Катя, но она искренне считала, что для того, чтобы писать книги, нужно очень долго учиться и много работать. А ещё бабушка Катя никогда при мне не говорила "еврей". Она и её муж, Ося Кац, были коммунистами.

Бабаня коммунисткой не была. Но и она с дед-Гришей слово "еврей" почти никогда не произносила. Уже хотя бы поэтому представить её произносящей фразу про хорошего еврейского мальчика было почти невозможно.

С малолетства я знал: Бабаня – белоруска, дед-Гриша – украинец. Язык, на котором они иногда говорят между собой – немецкий. Дед-Гриша его выучил на фронте и Бабаню научил.

Про то, что я – еврей, я узнал в четвёртом классе. Светлана Александровна Дочинчук – наша классная руководительница – провела "урок дружбы народов". Все в классе были русскими. Чтобы продемонстрировать интернациональный характер нашего коллектива, Светлана поведала всем, что она "хохлушка" – класс радостно загоготал, Дамир Чураков – татарин, класс сочувственно покосился на однорукого Дамира, а Женя Финкель – еврей!

Помню, я сидел красным раком и ненавидел себя. На перемене я бы умер, наверное, если б мой друг Сашка Чепрасов не сказал "Мы из Молдавии", а моя тайная любовь Линка Казберова не сказала "Мы из Грозного". Стало чуть легче дышать. Но только чуть.

Уже на следующий день в школе сам собой образовался коллектив, который избрал еврея Финкеля жертвой. Я был неуклюжим тощим очкариком, самым маленьким в классе, и дать достойный отпор не мог. Учёба превратилась в ад. Я сбегал, придумывал себе болезни, но ничего не говорил маме. Моей красивой маме, учительнице истории в той же школе – Наталье Иосифовне.

Большая перемена. Школьный завтрак. Противный кисель и невкусная булка. А за стеклом в буфете – вожделенные коржики с заплаткой. Помните такие? За пять копеек.

Мама кормит свой класс. Я робко подхожу и шепчу ей: "Мам, дай пять копеек на коржик". Пяти копеек нет. Но маме дают так – просто записывают в книжечку, до зарплаты.

Я счастливый выхожу из буфета, отковыривая от коржика самое-самое – заплатку.

И тут, как чёрт из бутылки, выскакивает Андрюха Фомин. Он был моим другом, а теперь один из тех, которые доводят еврея. Андрюха приказывает: "Дай сюда!" И протягивает руку к коржику. Я прячу коржик за спину. "Не дам!" Андрюха толстый. Ему ничего не стоит со мной справиться. Но на мою удачу появляется Лексей-Иваныч, трудовик. Он басит на нас: "Через минуту звонок. В мастерские! Живо!"

Я на ходу дожёвываю ставший невкусным коржик и плетусь в указанном направлении.

Но Фомин не унимается. В мастерских он принимается скандировать: "Жид! Жид!" Подходит ближе: "Оглох, жид?!" Вот он уже совсем рядом: "Жид! Сын жидовки!"

Я медленно, очень медленно беру с рабочего стола маленькие стальные тиски. Очень медленно поднимаю их над головой. И изо всех тощих своих сил бью Андрюху тисками по голове. Он падает…

Я слышу, как кричу "Сволочь!" Страшно кричу. И уже не только я. Все кричат. Меня оттаскивают. Куда-то несут Андрюху. Вызывают маму с урока. Мне что-то говорят. Я никого и ничего не слышу. Я уже не плачу. Я только тихо повторяю "сволочь, сволочь, сволочь".

Потом я болел. Долго болел. А когда вернулся в школу, узнал, что Андрюха в больнице, но живой. Я сломал ему ключицу.

…

Бабаню похоронили в 89-м. Сидим с отцом, пьём водку.

Отец, наконец-то, взялся хоть что-то рассказывать про 49-й год. Когда ночью пришли с обыском. Забрали дед-Гришу. А утром Бабаня выгнала его в школу. В его четвертом классе почему-то уже знали, что папа – сын врага народа.

Один мальчишка доводил его больше всех. Страшно доводил.

Папа залез на крышу нашего дома на Никитских. Подкараулил того мальчишку, когда он выходил из подъезда, и сбросил ему на голову кирпич.

- Только ключицу сломал, – как-то рассеянно сказал папа.

…

Бабаня никогда бы не сказала: хороший еврейский мальчик должен посадить дерево, родить сына и написать книгу.

И про сломанные ключицы – ни слова.

P.S. А ещё папа рассказал тогда, как дед-Гришу чуть не посадили снова, уже при Хрущёве. Он подвозил на своей служебной машине коллегу – не москвича, приехавшего в столицу. И тот взялся рассуждать по поводу того, что "жиды вылезают из щелей". Примерно так. Дед остановил машину в Медвежьем переулке (это совсем рядом со Столовым), вытащил коллегу на свежий воздух. И крепко побил. Чудом отделался административным наказанием, рецидивист. Что уж там было сломано у коллеги, не ведаю. Но имею основания для некоторых подозрений.


Хостинг от uCoz