-
Певец
Я пел всегда. И никогда не нежно.
Сказать по правде, не пел, а орал. Но мама считала, что у меня абсолютный слух. А потому, когда в возрасте трех лет я нагло заявил "Мама, больше никогда не пой", она навсегда перестала петь про поляну, дабы не травмировать хрупкий талант.
Я же подобную заботу о ближних проявлял редко. И искал себе слушателей везде и всегда.
Семейная легенда гласит, что пяти лет от роду, ослепнув после скарлатины, я стал просто невыносим. Когда меня везли на троллейбусе на очередной врачебный досмотр, я вскарабкался на сиденье и, перекрикивая гам достопочтенных пассажиров, завопил:
О, дайте, дайте мне свободу –
Я свой позор сумею искупить!
Спасу я честь свою и славу!
Я Русь от недруга спасу!
(Мы с мамой любили Шаляпина.)
Моя еврейская бабушка была близка к инфаркту. И волоком тащила потом меня от Палиашвили в Филатовскую, не решаясь больше сунуться в общественный транспорт.
Когда меня довели до врача, переругавшись, мы рыдали в голос на пару с баб-Аней. Добрая докторша Руфь Самуиловна успокаивала, как могла, и на своё горе решила проверить – не оказала ли скарлатина губительное воздействие на слух и голос ребёнка. На предложение "Женя, скажи что-нибудь" я ответил диким рёвом:
Стонет Русь в когтях могучих!
В том она винит меня!
Потом меня отдали в детский сад для очкариков, на улице Горького. Я поселился у дедушки с бабушкой. И настало время революционных песен, разученных под руководством деда-Гриши, у которого с советской властью были свои счёты.
На Дону и Замостье
Тлеют белые кости!
Над костями гудят ветерки!
Помнят псы-атаманы!
Помнят польские паны
Конармейские наши клинки!
Иййй…
Эх, тачанка-ростовчанка!
Д-наша гордость и краса!
Пу-ле-мёт-на-я! Тачанка!
Все четыре колесааа!
Деду нравилось. Он разрешал мне петь в троллейбусе.
Мне семь лет, почти восемь. Я выпускник первого класса. И я же боец 13-го отряда пионерского лагеря имени Зои Космодемьянской. Моя мама вожатая 1-го отряда. У старших – КВН. Мне предложена роль Цыганёнка в сценке про Неуловимых мстителей. В 13-м отряде завидуют все.
По сценарию было так. Я выхожу, делаю широкий взмах рукой и произношу "Цыганский романс! Очи чёрные!" И тут "тра-та-та" – я падаю замертво, меня утаскивают за кулисы. Вот и вся роль.
Вышло так. Я махнул рукой "Цыганский романс! Очи чёрные!" Тут "тра-та-та". Я тупо глянул в сторону "пулемётчика". Мазила, подумал я. И запел…
Очи чёрные!
Очи страстные!
Очи жгучие!
И прекрасные!
Это не укладывалось в сценарий. Потому пулемётчик превратился в кавалериста и со шваброй наголо бросился на маленького очкарика. А вот вам фиг. Вёрткий я.
Как люблю я
Вас!
Как боюсь я
Вас!
Бойцы 1-го отряда гонялись за мной по сцене. Но сквозь грохот баталии доносился до зрителя мой голос высокий:
Знать увидел
Вас!
Я в недобрый
Час!
Триумф! Жюри было единодушно. Цыганёнка до вечера носили на руках. Утром я проснулся знаменитым, с первой в своей жизни кличкой "Очи-чёрные".
Потом был детский хор. Учительница пения со сложным азиатским именем была моей царицей. Она рассказывала всякое про фильм "Генералы песчаных карьеров", который нам не давали смотреть по причине малолетства. Но петь-то мы могли. Ах, этот гнусавый напев:
Я начал жизнь в трущобах
го-ро-о-дских…
Маленького длинношеего Финкеля дразнили "жирафом". А он тянул со сцены:
Есть на свете место беззаботное,
Где гуляет важно, словно граф…
(проигрыш – вдох)
На маленького Финкеля свистели и шипели. А он кричал:
Вот на груди алый галстук расцвёл!
Юность бушует как вешние воды!
…
Через полчаса я сяду за руль. И покачусь от моря в горы – домой.
И спою. Не нежно, но просторно. Как умею.
Хостинг от uCoz