Столовый переулок, дом 4, квартира 10. Это первый этаж, десять шагов вверх по старым ступенькам, и справа большая коричневая дверь. Моя дверь, дверь моего детства. Главная из дверей. На двери табличка, она менялась со временем, но этот рассказ про те времена, когда на табличке было четыре надписи. Давайте по очереди.
Кдавдия Ильинична, 1 звонок
Я называл её Тётей Клавой, Бабаня и Дед Гриша говорили ей "Ильинишна", но между собой звали просто "Клавдеей". Про себя и я - так. Комната Клавдеи располагалась слева от главной двери. Её окна выходили во внутренний двор-колодец. Я сочувствовал Клавдее, ведь она не видела ничего, кроме пустого двора и других окон. Мне казалось, что наша комната, из окон которой можно было видеть прохожих, машины и милиционера около посольства Бельгии, куда лучше.
В комнате Клавдеи был сервант с сервизом. Совершенно ненужные. Стол с диваном. И ещё какая-то мелочь. Привлекала меня только одна ведь: большущая пепельница, которая жила на подоконнике. Тётя Клава под открытой форточкой курила желтоватые папиросы, часто чиркая спичками. Отчего сама она стала такой желтоватой, жилистой или даже как бы железной и немного ржавай. Редко она улыбалась, я боялся её и уважал.
В своей прокуренной комнате она жила одна, и никто к ней, как помнится, никогда не приходил. Когда начинал звенеть дверной звонок, Клавдея не выбегала в коридор, как другие, она знала - это не к ней. С тех пор, как за ней пришли, к ней больше не приходили.
Кунявские, 2 звонка
Их было много, я уже не вспомню сколько. Первая дверь направо. Хорошая комната, как наша. Большая и шумная. У них часто бывали гости, но меня не приглашали, потому что я был маленьким. Одним глазком я однажды увидел, как много у них вещей. Целая прорва вещей. И целая прорва людей. Кажется, трое или четверо.
Я любил Кунявских. Они были загадочны и богаты. Боря Кунявский подарил мне два обломка настоящего круглого магнита, и я магнитил ими разные важные вещи. С одной стороны магниты слипались, с другой разбегались. У каждого мальчика должны быть такие. У меня были.
А ещё Боря подарил мне марку с бегемотом, африканскую. У него было две, и одну он мне подарил. Глядя на неё, я мечтал о далеких странах, где живут бегемоты и другие звери. Этих зверей иногда по субботам я видел в зоопарке, до которого надо было ехать на троллейбусе.
Однажды Кунявские сели в троллейбус и уехали. Мне сказали: в Америку. Я не понимал, как в троллейбус, который ехал в Америку, смогли поместиться все Кунявские, со всеми своими вещами.
Финкель, 3 звонка
Это наше. Про нас я уже почти всё рассказал ещё раньше. Мы, это Бабаня, Дед Гриша и я, мальчик Женя. У нас есть телевизор и отдельный телефон, потому что дедушка - эксперт, и ему полагается. Есть большой шкаф, с зеркалом для бабушки и пиджаками для дедушки. Стенной шкаф для меня, чтобы я мог в нём прятаться. Много-много всего. Коллекция дедушкиных машинок, медалей, монеток. Шкатулки с бабушкиными украшениями, нитками и таблетками.
Наша комната лучшая в мире. Батареи отгорожены деревянными дощечками, на которых можно играть, как на ксилофоне. В полосатые шторы можно завернуться так, что тебя долго будут искать. Одно кресло раскладывается в мою кровать, а днём из него можно построить домик.
Обычно я счастлив в нашей комнате. Но всегда выбегаю в коридор, когда слышу три звонка. Это папа может придти, и я буду громко кричать: "Бабаня! Папа пришел! Где его триста грамм командирских?!" Или мама, и тогда я тихо прижмусь к её холодному пальто.
А иногда выбегаешь, а это доктор - к тёте Мане или тёте Соне. Потому что звонков было четыре.
Шапиро, 4 звонка
Они родные сёстры моей бабушки. Обе старшие, но Маня старше Сони. У них на двоих четыре звонка и две комнаты, рядом с нашей. У Мани был муж по фамилии Донов. У него были круглые очки, я на могиле видел. Еще у Донова было много Художественных Альбомов. Это мне дедушка рассказал. Куда подевались эти Альбомы, я не знаю, у Мани в комнате нет ничего, кроме дивана и тумбочки. Холодильник у неё один на двоих с Соней.
Соня работала далеко, в Столешниковом переулке, но ходила на работу пешком. Там была её лаборатория. Все писали в баночки и несли их к тёте Соне на анализы. Еще они какали в спичечные коробочки. Соня больше любила, когда писали в баночки. Всё это я зря говорю, потому что "это" она домой не приносила. А дома у Сони не было почти ничего, кроме одной Вещи.
Эта Вещь удивительной красоты. Она драгоценная, но Соня мне разрешала с нею играть, только очень аккуратно. Это такая большая застывшая прозрачная капля, внутри которой цветут разноцветные цветы. Соня говорила: "Очень дорогой подарок". Наверное это такой редкий алмаз, только круглый. А цветы в него попали давным-давно, когда еще были живы динозавры.
Я всегда знал, что вещи живут дольше людей. И всегда думал, что это несправедливо. Потому что со временем вещь становится старичком, потерявшим память. Маленьким одиноким старичком, а не дорогим подарком.